Историк-искусствовед Евгения Петрова в музейном мире человек авторитетный. В этом году исполняется пятьдесят лет как она работает в Русском музее, последние тридцать лет в должности заместителя директора
. Под ее началом научная, издательская и выставочная деятельность. Не менее широк круг ее научных интересов: от русской живописи и графики первой половины XIX века до произведений авангарда. Выставки, идеологом которых была Петрова, имели большой успех у нас в стране и за рубежом.
Сегодняшний собеседник знает все о проблемах музейного дела и готова о них рассказать.
– Евгения Николаевна, специалисты до сих пор обсуждают оглушительный успех выставки Серова в Третьяковской галерее. На ваш взгляд, в чем секрет?
– Роль сыграло стечение разных обстоятельств: замечательный художник, зима, много праздничных дней, блестящая рекламная кампания...
Мы сделали выставку «Серов не портретист», посчитав слишком простой задачей показать известные вещи из постоянных экспозиций у нас и в Третьяковской галерее. Собрали из российских музеев то, что публика не видела. На мой взгляд, выставка получилась интересная, несмотря на то что на ней было мало картин-«блокбастеров», но в отношении рекламы мы недотянули.
Третьяковской галерее можно аплодировать, планка для музейных выставок поднялась выше.
– А нужно ли большое столпотворение в музее? Картинам плохо – повышается влажность, меняется климат. Посетителям трудно воспринимать выставку.
– Для музеев столпотворение – вопрос не только успеха, но и финансов. Сегодня они живут во многом на внебюджетные средства. Доход от посетителей не единственный, но важный. Кроме того, от нас требуют увеличения количества посетителей. Мы стараемся это совместить с тем, что хотим показать зрителям.
– Что нужно сделать, чтобы выставка «выстрелила»?
– Это трудный вопрос. Не всегда понятно, как это происходит. Иногда нам кажется, что выставка должна «выстрелить» феерически, а этого не происходит. В других случаях – наоборот. К примеру, в Михайловском замке мы показываем «Клады Древней Руси». Прекрасная выставка, замечательные экспонаты, хорошо сделана, но она специфическая – археологические находки. Мы не думали, что на нее придет так много людей. А народ пошел. Чем это объяснить? Возможно, словом «клады» в названии.
Успешными были выставки «Красный цвет в русском искусстве», «Агитация за счастье», «Власть воды»... Там было сочетание материала, его подачи, названия... Даже время года играет роль. Выстраивая план, мы учитываем праздники, каникулы. Стараемся показывать материал, интересный для разной аудитории.
Осенью откроем большую выставку Айвазовского, собираем работы из российских музеев. Художник хорошо представлен в постоянной экспозиции, известен публике, фигура популярная. Выставка наверняка привлечет посетителей.
Делаем и более изысканные выставки, на которые, точно знаем, паломничества не будет. К примеру, «Квартира # 5». В 1920-е годы в одной из ленинградских квартир собирались художники, поэты, писатели, критики, создавали свое направление в искусстве. Это тоже надо показывать. Часть публики хочет видеть то, что дополняет ее представление об истории отечественного искусства.
Мы работаем на разную аудиторию даже в одном пространстве. Допустим, в Корпусе Бенуа с одной стороны показывали «Цирк», с другой – выставку Бакста. Тот, кто придет смотреть одну из них, посмотрит и другую.
Люди должны получать как можно больше информации и впечатлений.
– У Русского музея сложная задача – пропагандировать отечественное искусство за рубежом. Его там плохо знают, ценят в основном иконы и авангард. Еще двадцать лет назад словосочетание «Русский музей» не воспринимали как имя собственное, его считали одним из музеев России. Приходилось создавать репутацию. Ситуация изменилась?
– Что-то, конечно, поменялось по сравнению с тем, что было двадцать лет назад.
Русский музей знают, но не везде. До сих пор все еще приходится выставками доказывать, что мы обладаем прекрасными коллекциями, храним национальное искусство, которого нет в других музеях мира.
Основная часть зарубежных выставок по-прежнему авангард – Кандинский, Шагал, Малевич... Эти художники востребованы. И все же появляется интерес и к другим. Например, наши голландские партнеры, по просьбе которых мы уже показывали Малевича, советское искусство, на осень этого года попросили большую выставку передвижников.
Широко показать русское искусство дает возможность наш филиал в испанской Малаге. Сейчас там большая экспозиция «Времена года». Она охватывает период с XVIII века до сегодняшнего дня. Каждую эпоху, направление, стиль мы показываем несколькими работами, представляя спектр русского искусства в одной теме.
Большие выставки делаем в Стокгольме.
Люди видят качественные произведения, знакомятся с Русским музеем. Идут разговоры о филиале на Кубе и в Китае.
– Недавно открылась выставка Русского музея в Казани.
– Там показываем Карла Брюллова. Готовим «Портрет семьи» в Мурманске. Обсуждается проект выставки авангарда для Ташкента. Теперь это зарубежная территория, требуются особые гарантии, как для выставок в других странах. Ведем переговоры с Ташкентом и с нашим Министерством культуры. Если удастся договориться, будет хорошая выставка.
– Вы затронули важную для музеев тему: гарантии, страховки. Страхование обходится дорого?
– Если произведения уходят из музея, но в пределах страны, как правило, страхуется транспортировка. Предполагается, мы отдаем их в музеи, где есть надежная система безопасности. Расходы берет на себя принимающая сторона. Деньги немалые.
Если говорить о зарубежных выставках, там страхуется не только транспорт «от двери до двери». Предположим, на десять работ Шагала страховая сумма примерно 64 миллиона евро. От нее страховой полис приблизительно 64 тысячи евро.
– Обсуждается проект закона об обороте культурных ценностей внутри страны. В частности, предлагается создать систему страхования экспертных заключений. У всех на слуху судебное дело Баснер из-за работы Григорьева. Ваша точка зрения, можно ли такие риски страховать?
– Если говорить об экспертизе, это очень тонкий вопрос, страховкой его не решить. Конечно, эксперт может ошибиться. У нас в музее заключение подписывает не один, а три специалиста, четвертый заверяет. Все равно никто не застрахован от ошибок. Другое дело – преднамеренная ошибка или нет. Как это можно застраховать? Чтобы вещь застраховать, ее надо оценить. Из чего исходить? Оригинал работы Григорьева – одна стоимость, копия – другая.
– Много шума поднялось из-за реконструкции Михайловского дворца. Как она отразится на жизни музея?
– Решено, что основная экспозиция не закроется, как не будет и массового переезда фондов. Деньги Международного валютного фонда пойдут на перекрытие одного из дворов Михайловского дворца. Надо корректировать проект так, чтобы работы не внедрялись в архитектуру, фонды и экспозицию. Пока обсуждается, можно или нельзя это сделать.
В Михайловском замке отреставрированы помещения для Центра графики. Но перевозить туда графику нельзя было, не хватало мощностей для обеспечения климата, сигнализации. Сейчас мощности появились, надо разбираться с оборудованием, которое закупалось давно.
Если в этом году удастся решить технические проблемы, в следующем в замок переедет фонд графики. У нас в музее лучшее собрание русской графики в стране и в мире. Примерно 200 тысяч произведений, из них больше половины оригинальная графика – рисунки, акварели. Коллекция уникальная. Появится замечательный центр, где можно будет проводить методические занятия, конференции...
До конца года из замка должна выехать военно-морская библиотека. Освободится огромное интересное пространство, куда можно переместить нашу библиотеку с фондом редкой книги и архив.
– В планах есть изменение постоянной экспозиции?
– Постоянная экспозиция на данном этапе завершена до конца ХХ века. Ее можно корректировать. Если в Михайловский замок уедут библиотека и архив, мы сможем это сделать.
Наша давняя мечта – показать церковную культуру России от древности до первой половины XIX века. Люди плохо представляют, как развивалась эта ветвь культуры до начала ХХ века. У церковной культуры есть этапы развития, своя стилистика, особенности. К примеру Васнецов и Нестеров много работали для храмов, и в Русском музее есть произведения, которые можно показывать. Мы собираемся это представить на первом этаже Михайловского дворца до Садового вестибюля.
В прекрасных залах, в которых сейчас находятся фонды рисунка, можно поставить большие скульптуры, например, статую Анны Иоанновны.
Изменится экспозиция XVIII – первой половины XIX века. Сократив число работ, допустим, Рокотова, можно добавить прекрасные вещи XVIII века – парсуны, фарфор и стекло.
И, конечно, надо улучшать экспозиции в наших дворцах. Многое сделано за последнее время в Михайловском замке и в Мраморном дворце. В Строгановском, я считаю, сделано недостаточно. Дворец великолепный по архитектуре, но сложный, маленький, его трудно насытить изобразительным искусством. Нужны хорошая концепция и немножко денег.
– Как вы себе представляете современный музей? Часто говорят, что он должен быть уютным, удобным для посетителей, там можно отдохнуть, выпить кофе...
– Я полностью за то, чтобы музей был уютен для посетителей. Иногда там не хватает мест, где можно передохнуть. От огромных, наполненных искусством пространств люди устают. Мы попытались сделать в Корпусе Бенуа зоны, где можно присесть, посмотреть какие-то фильмы.
Нужны места, где можно перекусить, выпить кофе, побеседовать. Но, на мой взгляд, они не должны внедряться в экспозицию. Это мешает, раздражает, снижает уровень восприятия. Когда я вижу подобное в зарубежных музеях, на мой взгляд, это плохо.
– На дворе весна, самое время спросить про Летний сад. Идут бесконечные споры о входной плате.
– Уже года два мы обсуждаем, как быть. Содержание Летнего сада – удовольствие очень дорогое, но все привыкли, что там нет входной платы. В сознании многих горожан это городской сад, куда можно прийти погулять, может быть, даже с собачкой, посидеть на лавочке.
Раньше Летний сад был запущенным. Деревья умирали, скульптура разрушалась. Сейчас это музей с дворцом, прудами, исторической садовой архитектурой. Можно спорить, удачна реставрация или нет. Но это попытка показать эволюцию садовой архитектуры в разные эпохи. Мы не ставили задачу исторически ее восстановить. Говорили об этом с самого начала. Сделаны раскопки, которые показывают, что там было. Если бы Летним садом не занялся Русский музей или Эрмитаж, никто бы и не узнал, каким он был в разные эпохи.
Сад отреставрирован, требуются огромные деньги на его содержание. Сейчас небольшая плата берется, когда проводятся мероприятия. И даже это вызывает возмущение. Мне кажется, в этом проявляется неуважение горожан к памятнику, непонимание его статуса.
Музей должен достойно содержаться. Если бы на Летний сад выделял средства город или Министерство культуры, разговоров бы не было.
Нам на выставки дают 6 миллионов рублей в год. На эти деньги можно сделать одну хорошую или две средние выставки.
– Русский музей активно поддерживали спонсоры, в частности при организации выставок. Тех, кто давал деньги, стало меньше в связи с непростой экономической ситуацией?
– Время такое, что у спонсоров денег меньше. Кроме того, не все из них ведут себя корректно. Некоторые начинают диктовать, что показывать, мягко говоря, не всегда зная материал. Называешь тему, а в ответ: нам это неинтересно. Надо доверять музею, специалистам. Они заинтересованы в том, чтобы выставка была качественной и успешной.
